Счастье («Стяжатели»)

Один из последних немых фильмов советского кино, комедия «Счастье» режиссера Александра Медведкина, рассказывает историю нищего русского крестьянина по прозвищу Хмырь. Доходяга Хмырь (П. Зиновьев) никак не может прижиться ни в единоличном хозяйстве, ни в колхозе. В самом начале фильма он оказывается на перепутье, где его, как сказочного богатыря, встречает придорожный камень с надписью: «налево пойдешь — смертию умрешь, направо пойдешь — сдохнешь, прямо пойдешь — умереть не умрешь, но и жив не будешь».

Так и получается, что при старом режиме беднягу допекают самые разнообразные нахлебники. Его обирают до нитки все кому не лень: и батюшка с дьячком, и конкурирующие с ним странницы, и постоялые солдаты, и соседушка кулак и мироед, с благообразными сединами. И когда все до зернышка, до копеечки отдает Хмырь, на хибарку его набрасываются воры. Единственное, что остается у него — это подстать ему лошаденка в «яблоках» (нарисованных) и красавица жена, Хмыриха. Все втроем они и вспахивают скудный надел, вертикальным склоном уходящий в гору.

Во второй части картины Хмыря опять поджидает неудача. Теперь он оказывается в колхозе, где работает водовозом. Его Хмыриха, позабыв-позабросив мужа, уверенно идет к светлому будущему с бригадой трактористов. А в колхозные ряды втерся бывший кулак. Хмырь же теперь ленивый и несознательный элемент: воду он не довозит — проливает, колхозный урожай не сохранил — растащили его все те же стяжатели, заперев самого Хмыря внутри амбара. Вот и остается Хмырь опять ни с чем. А Хмыриха выходит в ударницы, и за свои трудодни получает немеряно добра. Злобный же кулак устраивает диверсии: поджигает колхозные хлева. Тут и просыпается сознательность в Хмыре, от природной любви к животным, наверное. Он спасает скот и вместе с другими колхозниками разоблачает врага.

Заканчивается картина самым счастливым образом: помирившиеся Хмырь с Хмырихой отправляются в город, где Хмырь полностью меняет свою одежду на обновки из лучшего магазина. Радостные, они уходят жить счастливой колхозной жизнью.

Даже сегодня «Счастье» (1934) поражает своей новизной. Она не в самом сюжете, вариации которого можно встретить во многих картинах начала-середины 30-х. Между тем, на худсовете, связанном с выходом «Счастья» на экран, многие сочли этот самый сюжет чересчур новаторским.
Новизна в том, как непринужденно и естественно вводит Медведкин в свой фильм лубок, как свободно он погружает своих героев в карнавальную стихию. Повествование развертывается на пространстве с очень низкой, а иногда и чрезмерно высокой линией горизонта. Пространство это предельно условно. Самым реалистичным моментом оказывается поход Хмырей в магазин. Центром действия становится подворье героя. Не подворье, а так — пустошь. Да и дом домом не назовешь, так — покосившаяся хатка, где лошадь на крыше солому кушает. Сам Хмырь едва жив, а для пущей выразительности ребра у него прорисованы черной краской. Рядом с молодой и сильной женой он кажется совсем стариком. Образы стяжателей сделаны в еще более жесткой сатирической манере: с длинными носами, кривыми ногами и пр. Конечно, запоминается компания странниц-монашек. Эти святые девы собирают подаяние, облаченные в кисейно-прозрачные одежды. И все-таки самым сильным остается образ солдат. Все в одинаковых, пугающих своей тупостью масках. Они чем-то напоминают персонажей «Стены» А. Паркера.
При том, что картина сделана в 34 по настроению она напоминает ленты 20-х. В своей брошюре о творчестве Медведкина Р. Юренев замечает, что ему кажется странным, что трудяга Хмырь в колхозе оказывается лентяем. Но удивительно как раз то, что в итоге Хмырь все же приходит в колхоз. Хотя, если присмотреться, то Хмырь-колхозник— это уже совсем другой человек. У него даже костюм новый. Единоличный крестьянин-Хмырь словно погибает, спасая колхозный скот, уступая место сознательному Хмырю. Именно поэтому, покупая новый костюм, он так пытается избавиться от своего старого тряпья. И никто не хочет у него эту рухлядь забрать. Злополучный узелок, как Горе-Злосчастье из сказки преследует Хмыря. В конце концов он хитростью подкидывает его воришкам, раз и навсегда избавляясь от Горя-Злосчастья, а заодно и от себя прежнего. Вся комичность его облика вдруг исчезает. Он превращается в обыкновенного мужика-колхозника. Наконец, дотянулся он до своей жены, которая, единственная в фильме, не была наделена гротескными чертами. Может, поэтому до удивления легко дался Хмырихе переход в колхозную жизнь. Что роднит ее с другими женскими персонажами кино тех лент — с героинями Л. Орловой, например. Они куда быстрее своих партнеров приспосабливаются к новым жизненным условиям. При всей красоте своей, эти женщины не отличаются особой женственностью. А иногда производят впечатление ломовых лошадей. Кстати, когда бедная хмырева кляча падает без сил, в плуг впрягается сама Хмыриха.
При явном идеологическом настрое картины, в «Счастье» есть что-то, что продолжает привлекать зрителя и по сей день. Это, конечно, живой, не подчиняющийся никаким идеологическим и временным рамкам смех. Гротескность образов фильма, неожиданность решений полностью стирают из памяти проколхозную идею. И зритель оказывается вовлеченным в медведкинский карнавал.